Неточные совпадения
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно;
травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими
поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в
поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Но бригадир был непоколебим. Он вообразил себе, что
травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет на выгон."Утучнятся
поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет скотоводство, объявятся пути сообщения", — бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока."Прост он был, — поясняет летописец, — так прост, что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил".
Когда они проехали лес, всё внимание его поглотилось видом парового
поля на бугре, где желтеющего
травой, где сбитого и изрезанного клетками, где уваленного кучами, а где и вспаханного.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом бледном свете заката было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и
трав, и
поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
Со всех сторон из
травы уже стал подыматься густой храп спящего воинства, на который отзывались с
поля звонкими ржаньями жеребцы, негодующие на свои спутанные ноги.
Полы были усыпаны свежею накошенною душистою
травой, окна были отворены, свежий, легкий, прохладный воздух проникал в комнату, птички чирикали под окнами, а посреди залы, на покрытых белыми атласными пеленами столах, стоял гроб.
И, в свою очередь, интересно рассказывала, что еще пятилетним ребенком Клим трогательно ухаживал за хилым цветком, который случайно вырос в теневом углу сада, среди сорных
трав; он
поливал его, не обращая внимания на цветы в клумбах, а когда цветок все-таки погиб, Клим долго и горько плакал.
Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем из дома покойника головой, а не ногами из ворот; пожар — от того, что собака выла три ночи под окном; и они хлопотали, чтоб покойника выносили ногами из ворот, а ели все то же, по стольку же и спали по-прежнему на голой
траве; воющую собаку били или сгоняли со двора, а искры от лучины все-таки сбрасывали в трещину гнилого
пола.
Полдень знойный; на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и жжет
траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и
полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой
траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
— Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом в березовую рощу, а не то так в
поле, на скошенную
траву, разостлали бы между стогами ковры и так блаженствовали бы вплоть до окрошки и бифштекса.
— А вот ландыши! Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к
траве, — те лучше пахнут:
полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки так и лезут в окно, запах приторный. Вон еще роса на ландышах не высохла.
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его
полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в
траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
У Змеиной горки завидели мы вдали, в
поле, какую-то большую белую птицу, видом напоминающую аиста, которая величаво шагала по
траве.
В поисках медоносных
трав им приходится совершать большие
полеты.
На
полях, где паслись лошади староверов, в сухой
траве копошились серые скворцы.
Порывистый ветер быстро мчался мне навстречу через желтое, высохшее жнивье; торопливо вздымаясь перед ним, стремились мимо, через дорогу, вдоль опушки, маленькие, покоробленные листья; сторона рощи, обращенная стеною в
поле, вся дрожала и сверкала мелким сверканьем, четко, но не ярко; на красноватой
траве, на былинках, на соломинках — всюду блестели и волновались бесчисленные нити осенних паутин.
Кругом — плоские, унылые места:
поля, все
поля, кое-где кустики, овраги — и опять
поля, и больше все пар, с редкой, сорной
травою.
Кузнечики трещали в порыжелой
траве; перепела кричали как бы нехотя; ястреба плавно носились над
полями и часто останавливались на месте, быстро махая крылами и распустив хвост веером.
Оба китайца занялись работой. Они убирали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и
полили их водой. Заметив, что воды идет в питомник мало, они пустили ее побольше. Потом они стали
полоть сорные
травы, но удаляли не все, а только некоторые из них, и особенно были недовольны, когда поблизости находили элеутерококк.
Но на запад, север и юг, насколько хватал глаз, передо мной развертывалась огромная, слабо всхолмленная низина, покрытая небольшими группами редкого лиственного леса, а за ними на бесконечном пространстве тянулись белоснежные
поля, поросшие
травой и кустарниками.
Мы расположились в фанзе, как дома. Китайцы старались предупредить все наши желания и просили только, чтобы не пускать лошадей на волю, дабы они не потравили
полей. Они дали коням овса и наносили
травы столько, что ее хватило бы до утра на отряд вдвое больший, чем наш. Все исполнялось быстро, дружно и без всяких проволочек.
Ай, во
поле липонька,
Под липою бел шатер,
В том шатре стол стоит,
За тем столом девица.
Рвала цветы со
травы,
Плела венок с яхонты.
Кому венок износить?
Носить венок милому.
Весной-то да летом хорошо по земле ходить, земля ласковая,
трава бархатная; пресвятая богородица цветами осыпала
поля, тут тебе радость, тут ли сердцу простор!
Дед неожиданно продал дом кабатчику, купив другой, по Канатной улице; немощеная, заросшая
травою, чистая и тихая, она выходила прямо в
поле и была снизана из маленьких, пестро окрашенных домиков.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья, гнутся
травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с
поля: играют зорю в лагерях.
Поле далеко кругом покрыто бархатною
травой, и в сантиментальном пейзаже недостает только стада, которое бродило бы в холодке у края леса.
Когда наступит теплая погода и везде пойдет молодая
трава, стрепета вдруг оказываются по степным местам и
полям уже врассыпную.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто
травой или степным кустарником (разумеется, в чистых
полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как буря, упадет на бедного зайца внезапно из облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Болота бывают чистые луговые. Этим именем называются все влажные, потные места, не кочковатые, а поросшие чемерицей и небольшими редкими кустами, мокрые только весной и осенью или во время продолжительного ненастья. Покрытые сочною и густою
травою, они представляют изобильные сенокосы и вообще называются лугами; они составляют иногда, так сказать, окрестность, опушку настоящих мокрых болот и почти всегда сопровождают течение рек по черноземной почве, особенно по низменным местам, заливаемым
полою водою.
В болотных лугах они питаются всякою дрянью, то есть всякими насекомыми, а в
полях кушают чистый хлеб и созревшие семена некоторых
трав, также очень питательные.
В тех местах, где болот мало или они бывают залиты
полою водою и стоят сплошными лужами, как большие озера, — дупел и, бекасы и гаршнепы очень любят держаться большими высыпками на широко разлившихся весенних потоках с гор, которые, разбегаясь по отлогим долинам или ровным скатам, едва перебираются по
траве, отчего луговина размокает, как болото.
Поля наши порастут
травою, мохом — наша хижина.
Часа через два начало смеркаться. Солнце только что скрылось за облаками, столпившимися на горизонте, и окрасило небо в багрянец. Над степью пробегал редкий ветер. Он шелестел засохшею
травою, пригибая верхушки ее к сугробам. Снежная равнина безмолвствовала. Вдруг над головой мелькнуло что-то белесоватое, большое. По бесшумному
полету я узнал полярную сову открытых пространств.
Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой
травы, над ним вытягивает зоря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в
полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле.
Изредка езжал я с отцом в
поле на разные работы, видел, как
полют яровые хлеба: овсы, полбы и пшеницы; видел, как крестьянские бабы и девки, беспрестанно нагибаясь, выдергивают сорные
травы и, набрав их на левую руку целую охапку, бережно ступая, выносят на межи, бросают и снова идут
полоть.
Несмотря на все это, отец мой остался не совсем доволен паровым
полем, сказал, что пашня местами мелка и борозды редки — отчего и
травы много.
Возвращаясь домой, мы заехали в паровое
поле, довольно заросшее зеленым осотом и козлецом, за что отец мой сделал замечание Миронычу; но тот оправдывался дальностью
полей, невозможностью гонять туда господские и крестьянские стада для толоки, и уверял, что вся эта
трава подрежется сохами и больше не отрыгнет, то есть не вырастет.
Для меня опять готовилось новое зрелище; отложили лошадей, хотели спутать и пустить в
поле, но как степные
травы погорели от солнца и завяли, то послали в деревню за свежим сеном и овсом и за всякими съестными припасами.
Дорога широкой дикой лентой вьется впереди, между
полями засохшего жнивья и блестящей росою зелени; кое-где при дороге попадается угрюмая ракита или молодая березка с мелкими клейкими листьями, бросая длинную неподвижную тень на засохшие глинистые колеи и мелкую зеленую
траву дороги…
От окна до
пола казалось гораздо дальше, чем до
травы снаружи.
Большое пустынное
поле, внизу выемка — наполовину в тени, наполовину в свете, смутно-прозрачный воздух, росистая
трава, — все было погружено в чуткую, крадущуюся тишину, от которой гулко шумело в ушах.
Выходит, что наш брат приказный как выйдет из своей конуры, так ему словно дико и тесно везде, ровно не про него и свет стоит. Другому все равно: ветерок шумит,
трава ли по
полю стелется, птица ли поет, а приказному все это будто в диковину, потому как он, окроме своего присутствия да кабака, ничего на свете не знает.
— Нет, не потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам, какие тут, кажется, гласы слышать? известно,
трава зябёт, хошь в
поле, хошь в лесу — везде одно дело!
Растет наш брат, можно сказать, как крапива растет около забора: поколь солнышко греет — ну, и ладно; а не пригреет — худая
трава из
поля вон.
Скотину он тоже закармливает с осени. Осенью она и сена с сырцой поест, да и тело скорее нагуляет. Как нагуляет тело, она уж зимой не много корму запросит, а к весне, когда кормы у всех к концу подойдут, подкинешь ей соломенной резки — и на том бог простит. Все-таки она до новой
травы выдержит, с целыми ногами в
поле выйдет.
И точно: везде, куда он теперь ни оглянется, продавец обманул его. Дом протекает; накаты под
полом ветхи; фундамент в одном месте осел; корму до новой
травы не хватит; наконец, мёленка, которая, покуда он осматривал имение, работала на оба постава и была завалена мешками с зерном, — молчит.
Там я ложился в тени на
траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть на лиловатую в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на
поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Поле было все полно народом, гулявшим, сидевшим на
траве семейными группами, закусывая и выпивая.
Поле, дорога, звон проволоки, зной и обрывки ленивых мыслей тянутся, как облака, друг за другом… Путаются, сливаются. Опять прошлое, потом туман, из которого выплывает кусок тракта, обсаженного березками. Полотно заросло
травой, пыльная узкая лента как-то осторожно жмется то к одной стороне, то к другой, — видно, что весной здесь езда самая горькая… И в уме Семена Афанасьевича возникает вдруг четверостишие старого «земского поэта...
Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
«О
поле,
поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало молитвы?
Зачем же,
поле, смолкло ты
И поросло
травой забвенья?..
Времен от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!
Быть может, на холме немом
Поставят тихий гроб Русланов,
И струны громкие Баянов
Не будут говорить о нем...